Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая) - Валерий Язвицкий

Иван Васильевич, прощаясь, опять поцеловал брата, а дьяку милостиво подал руку.

Вскоре после приема Юрия Делатора, посла от римского короля Максимилиана, сына германского императора Фридриха, прибыл к московскому государю в тысяча четыреста восемьдесят девятом году, в июле, двадцать третьего дня, посол от короля польского Казимира, князь Масальский Тимофей Владимирович.

В этот день за ранним завтраком у государя Ивана Васильевича делили с ним трапезу князь Иван Юрьевич Патрикеев и Василий Иванович Китай, московский гость, приехавший из Новгорода с докладом об исполнении им поручений государя по наблюдению за делами Ганзы.

Василий Китай рассказывал о порядках ганзейской торговли и о том, где и как можно стеснить льготы ганзейцев в ущерб их торговле.

— И в пользу тезки моего и друга Ивана, короля датского, — добавил Иван Васильевич.

В дверь постучали, и дворецкий впустил дьяка Курицына.

— Будь здрав, государь, — сказал он, кланяясь всем присутствующим. — Прибыл днесь посол от короля польского Казимира. Когда сего посла принимать будешь?

— Кто посол-то?

— Князь Масальский Тимофей Володимирыч, со Смоленщины, литовец, — ответил Курицын. — А король-то прислал большую грамоту…

— Присядь-ка вот тут, — указал Иван Васильевич на скамью вблизи стола. — Выпей фряжского и сказывай.

— Твое здоровье, государь, — молвил Курицын, приняв кубок от дворецкого, и продолжал: — Спорит король-то все за наши земли в Литве, жалуется на наезды порубежные, жалуется на Федора Иваныча Бельского и других князей…

— Все Лазаря поет! — усмехнулся Иван Васильевич. — Ну, да о сем потом поговорим, а сей часец вот подумай с нами о Ганзе. Любопытно о ней Василь Иваныч сказывает. Продолжай, Василь Иваныч.

— Ныне, когда Ганза дружбу ведет с Ливонским орденом, они много собе торговых льгот добыли в ущерб русской, особливо московской торговле. Главный же путь заморской торговли из Новагорода идет вдоль берега Финского залива до Наровы-реки, где у свеев сильная крепость Ругодив, а Нарова-река служит рубежом между орденом и новгородской землей.

— Свеи же ныне во вражде с датчанами. Сие нам ведать надобно, — добавил многозначительно дьяк Курицын.

— Верно, — помолчав, сказал государь. — В полуденной Карелии свеи много градков строят за крепкими стенами для захвата карельских земель и охраны их. Все устья рек захватывают и к самому Орешку[145] руки тянут, дабы не токмо из Наровы-реки а и из Невы нам пути в море затворить…

Государь помолчал и заговорил снова:

— Яз вижу ныне, особливо после посольства из Польши, о котором известил нас Федор Василич, и по всему тому, что круг Руси деется, — войны с Литвой нам не избыть, и с ливонскими лыцарями, и с немцами, и даже со свеями. Посему силы не токмо литовских, но и немецких земель ослаблять надобно всеми мерами. Надобно путь пролагать своей, русской, торговле. И к сим делам, как к свержению ига татарского, надобно готовиться загодя, вперед не за один год, а поболее…

Государь с живостью обернулся к дьяку Курицыну и спросил:

— Великий князь Иван Иваныч на Москве еще?

— У собя еще, государь. В дедовских хоромах проживает, — ответил дьяк.

— Так вот, Федор Василич, скажи великому князю, что утре, пред обедом мы будем с тобой посла польского принимать в передней моей; проси великого князя к сему часу быть у меня. Хочу посла вместе с ним принимать, дабы и ему лучше узрить, что у нас с Литвой деется и что деять нам предстоит. После приема подумаем о сем все вкупе. Ты же, Иван Юрьич, после приема позови посла к собе на обед и за столом побай с ним запросто — может, еще чего нужного нам от него услышишь.

Иван Васильевич опять помолчал и, обратясь к Василию Китаю, добавил:

— Ты же, Василь Иваныч, немедля отъезжай к Новугороду и там крепко подумай с Яковом Захарычем и с братом его Юрьем, наместниками нашими, дабы все нарядить к уменьшению всех льгот ганзейских, и вопче всем немцам в торговле хитро ставить всякие препоны. Яз Ганзы не боюсь. Придется ее за жабры брать, как яз взял уж ее девять лет назад в последний поход свой к Новугороду. Тогда видал — она хвостом била, видал, что сшибала и на чем хвост собе надломила. Даст Бог, мы не токмо хвост ей, но и голову оторвем.

— Слушаю, государь, — ответил, кланяясь, Василий Китай. — Яз мыслю, государь, сможем мы, согласно наказам твоим, соблюсти выгоды для нашей торговли, в ущерб ганзейской и ливонско-немецкой, дабы не немцам, а нам самим править морской торговлей в союзе с Данией.

— Пусть наместники наши, — продолжал Иван Васильевич, — для сего подумают с тобой и с верными нам купцами новгородскими. О решениях же своих вы меня известите…

На другой день великий князь Иван Иванович приехал к отцу с дьяком Курицыным вскоре после раннего завтрака и застал Ивана Васильевича у растворенного окна.

День был жаркий, солнечный. Лазурное, сверкающее небо, будто расплавленное, сияло и дышало зноем. Иван Васильевич стоял, опершись на подоконник. Сноп ослепительно ярких лучей врывался в окно, горел на узорных вышивках широкой рубахи государя и вспыхивал серебряными нитями в седине его густой бороды.

Иван Васильевич любовался своей Москвой, ее садами, тянувшимися от Кремля до Красного села, радостно следил глазами за белоснежными чайками, время от времени с криками взлетавшими в небо с Москвы-реки, протекающей под самой кремлевской стеной…

Слегка скрипнув, тихо отворилась дверь, и государь увидел дьяка Курицына, а с ним и сына своего, опиравшегося на трость. Молодой соправитель шел медленно, неуверенными шагами.

Бледное, измученное лицо сына испугало государя. Руки его слегка задрожали, но он ласково улыбнулся и воскликнул:

— А, мой гость дорогой! Поди сюда. Погляди в окно. Помнишь сады наши?

— До каждого кустика помню, государь-батюшка! — радостно откликнулся Иван Иванович. — Постоянно в Твери наши сады вспоминаю… А вон там, где церковка деревянная в густой зелени, вижу старые сады. Помню, батюшка, яз там в первый раз зайцев с Васюком вместе травил. Много их в наших садах тогда было…

Иван Васильевич, положив руку на плечо сына, привлек к себе и спросил:

— Как ноги твои, Ванюшенька?

— Днем-то сия камчуга проклятая не мучит меня, особливо в ясные дни, зато по ночам сил моих нет, батюшка!

— Днесь ты, сынок, и Федор Василич со мной обедать будете после приема посла.

Курицын низко поклонился Ивану Васильевичу и молвил:

— Челом бью тобе, государь, за ласку твою! Сей же часец пора нам, государи мои, в переднюю идти. Посол уж там ждет нас.

— Ин, идем, — сказал старый государь и пошел в переднюю.

При появлении Ивана Васильевича с сыном почетная стража, стоявшая вдоль стен и вокруг великокняжеского стола, громко воскликнула:

— Будьте здравы, государи!

Оба государя взошли на свои троны, а князь Патрикеев, выйдя вперед, встал пред лицом их и громко произнес:

— Державный государь! Князь Масальский, посол короля польского и великого князя литовского Казимира, челом тобе бьет от своего государя.

Иван Васильевич встал и молвил:

— Яз слушаю брата моего.

Посол подал верительную грамоту, а принявший ее дьяк Курицын громко прочел в переводе:

— «От короля Казимира, Божьей милостью короля польского, великого князя литовского, русского…»

Иван Васильевич усмехнулся и многозначительно переглянулся со своим соправителем, услышав титул польского короля.

Иван Иванович насмешливо улыбнулся в ответ.

— «Русского», — повторил, подчеркивая, Курицын, и продолжал: — «княжати прусского, жомоидского и других, великому князю Ивану Васильевичу…»

Старый государь, заметив пропуск титула «государь всея Руси», опять насмешливо переглянулся с сыном.

— «Посылаем к тобе посла нашего, князя Тимофея Володимировича, окольничего смоленского, наместника дорогобужского, ино, цо будет тобе от нас молвити, и ты бы ему верил, ибо то суть наши речи. Писано тридцатого мая, указ седьмый».

После прочтения верительной грамоты посол выступил с речью от имени короля Казимира, читая готовую речь по грамоте. Затем посол передал эту королевскую грамоту дьяку Курицыну, и тот перевел вслух:

«Король польский, великий князь литовский говорит тобе, великому князю Ивану Васильевичу: такого зла, таких кривд от твоих предков нам не бывало, какие ты теперь кривды нам творишь. Ныне ты кривдой в земли наши вступаешь, и на Луки Великие и на Ржеву наместников своих посылаешь, и дани наши, которые издавна за нашими предками с наших волостей к нам в казну шли, ты сии дани за собя взял». Далее король перечисляет все, что в жалобных к нему списках есть, которые приложены к грамоте. Яз сей часец прочту наиглавное: